26 апреля 1944, среда. Уезжать или остаться? Вот-вот начнётся стычка между альянтами и москалями. Происходят ужасные вещи. Украинцы истребляют нас нещадно. Брама нашего дома весь день закрыта на засов.
В сёлах украинцы с согласия немцев убивают поляков. Сжигают дома, селяне бегут. В нашем доме очень много беженцев.
Не проходит и дня, чтобы не было [авиа]налёта. Все живут в постоянном напряжении. За Львовом москали бомбят какие-то объекты. Говорят, что немцы перед отступлением прикажут населению покинуть город, чтобы потом всех убить.
Бежать? Куда? Столько людей, без еды, без крыши над головой… От смерти не убежишь. В городе, наверное, безопаснее. Но можно ли сейчас быть хоть в чем-то уверенным? Уехать, чтобы сгинуть где-то на чужбине… Нет, лучше остаться в собственном доме, в родном городе. Всех ждёт одна участь. […]
13 мая 1944, суббота. Люди бегут на Запад. Неизвестно от кого это бегство – от москалей, от немцев, от украинцев… […]
22 июля 1944, суббота. Львов окружён. Первые залпы раздались со стороны Збойищ, потом мы слышали артиллерию со стороны запада. Большевиков не видно.
В сёлах украинцы с согласия немцев убивают поляков. Сжигают дома, селяне бегут. В нашем доме очень много беженцев.
Не проходит и дня, чтобы не было [авиа]налёта. Все живут в постоянном напряжении. За Львовом москали бомбят какие-то объекты. Говорят, что немцы перед отступлением прикажут населению покинуть город, чтобы потом всех убить.
Бежать? Куда? Столько людей, без еды, без крыши над головой… От смерти не убежишь. В городе, наверное, безопаснее. Но можно ли сейчас быть хоть в чем-то уверенным? Уехать, чтобы сгинуть где-то на чужбине… Нет, лучше остаться в собственном доме, в родном городе. Всех ждёт одна участь. […]
13 мая 1944, суббота. Люди бегут на Запад. Неизвестно от кого это бегство – от москалей, от немцев, от украинцев… […]
22 июля 1944, суббота. Львов окружён. Первые залпы раздались со стороны Збойищ, потом мы слышали артиллерию со стороны запада. Большевиков не видно.
23 июля 1944, воскресенье. Немцы подожгли рафинерию [нефтеперерабатывающий завод]. Зрелище захватывающее. Сноп огня поднялся к небу, каждую минуту взрывались ёмкости с бензином и нефтью, тучи чёрного дыма. Огонь бесновался, мечась высоко в небе. Дым как длинный шарф протянулся в сторону Замарстынова.
Воцарилась тишина. Похоже, что город окружён. Часы тянутся будто недели. Пока ничего не происходило, жизнь текла изо дня в день, а теперь, когда мы с минуты на минуту ожидаем атаки москалей, ничего не могу делать, мечусь из угла в угол.
Неподалёку склады, полные сахара, муки, консервов и мармелада. Люди ходят туда и выносят кто сколько сможет.
27 июля 1944, четверг, 6:15. Во Львове советы. Мы видим их в окно. Пришли – «союзники наших союзников». Но как они будут относиться к нам?
27 июля 1944, четверг, 20:00. На ратуше и домах вывешены польские флаги. Рядом с польскими висят американские и советские флаги. Не оставляет чувство, что это не то, чего мы ждали. Много говорят про Василевскую и её коммунистическую Польшу. На улицах видно польских патрульных с оружием, на рукавах бело-красные повязки.
29 июля 1944, суббота. Москали потребовали, чтобы польские патрули носили на фуражках звёзды. Командование Арии Крайовой не согласилось. Польских патрульных разоружили и увезли. С ратуши сняли польский и американский флаги.
Воцарилась тишина. Похоже, что город окружён. Часы тянутся будто недели. Пока ничего не происходило, жизнь текла изо дня в день, а теперь, когда мы с минуты на минуту ожидаем атаки москалей, ничего не могу делать, мечусь из угла в угол.
Неподалёку склады, полные сахара, муки, консервов и мармелада. Люди ходят туда и выносят кто сколько сможет.
27 июля 1944, четверг, 6:15. Во Львове советы. Мы видим их в окно. Пришли – «союзники наших союзников». Но как они будут относиться к нам?
27 июля 1944, четверг, 20:00. На ратуше и домах вывешены польские флаги. Рядом с польскими висят американские и советские флаги. Не оставляет чувство, что это не то, чего мы ждали. Много говорят про Василевскую и её коммунистическую Польшу. На улицах видно польских патрульных с оружием, на рукавах бело-красные повязки.
29 июля 1944, суббота. Москали потребовали, чтобы польские патрули носили на фуражках звёзды. Командование Арии Крайовой не согласилось. Польских патрульных разоружили и увезли. С ратуши сняли польский и американский флаги.
23 августа 1944, среда. Неизвестно, что происходит с поляками, которых москали забирают в армию. Это называется набором в польскую армию, но этим занимается советская комиссия. Мужчин вывозят в Россию, якобы там они должны пройти обучение, а затем – на фронт. У меня такое впечатление, всех их сгоняют на работы.
30 ноября 1944, среда. Продолжается мобилизация. Во львов приехала польская комиссия, которая вербует добровольцев – офицеров и младших офицеров. Если кто-то записался в польское войско, вся семья получает польское гражданство и имеет право уехать в Польшу; в Польшу за Бугом. Граница у Перемышля. Хотят нас выселить под шумок и территорию восточной Польши отдать Украине.
Ушёл первый транспорт. Мы пока не собираемся записываться на выезд.
11 января 1945, четверг. Уже восемь дней продолжаются массовые аресты. Арестовывают тех, кто был в каких-либо отношениях с немцами, кто выступал против советов, фольксдойчей, у кого на совести евреи, кто жил не по средствам, кто при немцах работал в судах; арестовывают поляков, которые бежали от бомбёжек на Запад, а теперь возвращаются по домам.
Людей охватил страх. Стоят в очередях в Управление репатриации и записываются на выезд в Польшу. Каждая семья может вывезти до двух тонн багажа. Больше всего мне жаль пианино.
Ходят слухи, что на Западе не лучше. Хотя мы боимся, но решили уехать. Неизвестно, как долго ещё будут продолжаться аресты. Мы ничего не совершили, за что нас могли бы арестовать, но им не нужен повод. От каждого стука в дверь меня колотит от страха. Мы все боимся.
30 ноября 1944, среда. Продолжается мобилизация. Во львов приехала польская комиссия, которая вербует добровольцев – офицеров и младших офицеров. Если кто-то записался в польское войско, вся семья получает польское гражданство и имеет право уехать в Польшу; в Польшу за Бугом. Граница у Перемышля. Хотят нас выселить под шумок и территорию восточной Польши отдать Украине.
Ушёл первый транспорт. Мы пока не собираемся записываться на выезд.
11 января 1945, четверг. Уже восемь дней продолжаются массовые аресты. Арестовывают тех, кто был в каких-либо отношениях с немцами, кто выступал против советов, фольксдойчей, у кого на совести евреи, кто жил не по средствам, кто при немцах работал в судах; арестовывают поляков, которые бежали от бомбёжек на Запад, а теперь возвращаются по домам.
Людей охватил страх. Стоят в очередях в Управление репатриации и записываются на выезд в Польшу. Каждая семья может вывезти до двух тонн багажа. Больше всего мне жаль пианино.
Ходят слухи, что на Западе не лучше. Хотя мы боимся, но решили уехать. Неизвестно, как долго ещё будут продолжаться аресты. Мы ничего не совершили, за что нас могли бы арестовать, но им не нужен повод. От каждого стука в дверь меня колотит от страха. Мы все боимся.
22 января 1945, понедельник. 1 февраля прекращается регистрация на выезд, потом никого не выпустят и вывезут поляков в Россию. Так наверное произойдёт, если Львов будет отдан России. На всякий случай мы регистрируемся, чтобы иметь возможность уехать на Запад. Выпал снег, зима взялась за нас всерьёз; подадим на более поздний срок выезда. Может к тому времени война закончится, а Львов оставят Польше.
31 января 1945, среда. Мы зарегистрировались на выезд. Планируем поселиться в Кракове.
7 февраля 1945, среда. Уже несколько дней продолжается конференция «трёх»: Рузвельт, Черчилль, Сталин. Лозунг: свобода всем народам. Для мира, а особенно для нас она имеет решающее значение. Война или мир? Если мир, то что будет с нами. Львов и Вильно польские или советские?
Если мы должны будем покинуть Львов, останутся только воспоминания, закрытая страница жизни. Мой ребёнок вообще не будет помнить Львов.
9 февраля 1945, пятница. Жду окончания конференции. Если война – ясное дело остаёмся. Если мир, а значит потеря Львова – прийжётся эвакуироваться.
13 февраля 1945, вторник. Конференция закончилась.
24 марта 1945, суббота. Решили ехать после свят. Папа сколотит сундук для вещей. Я продам из дома, что получиться, постоянно не хватает денег на жизнь и на отъезд.
31 января 1945, среда. Мы зарегистрировались на выезд. Планируем поселиться в Кракове.
7 февраля 1945, среда. Уже несколько дней продолжается конференция «трёх»: Рузвельт, Черчилль, Сталин. Лозунг: свобода всем народам. Для мира, а особенно для нас она имеет решающее значение. Война или мир? Если мир, то что будет с нами. Львов и Вильно польские или советские?
Если мы должны будем покинуть Львов, останутся только воспоминания, закрытая страница жизни. Мой ребёнок вообще не будет помнить Львов.
9 февраля 1945, пятница. Жду окончания конференции. Если война – ясное дело остаёмся. Если мир, а значит потеря Львова – прийжётся эвакуироваться.
13 февраля 1945, вторник. Конференция закончилась.
24 марта 1945, суббота. Решили ехать после свят. Папа сколотит сундук для вещей. Я продам из дома, что получиться, постоянно не хватает денег на жизнь и на отъезд.
9 мая 1945, среда. Вчера немцы подписали капитуляцию.
Говорят про возможное начало третьей [мировой] войны. Непонятно, что делать – оставаться или ехать? Мы очень боимся новой войны, если так произойдёт, я хотела бы быть по ту сторону [границы]. Среди своих человек чувствует себя более уверенно. Здесь останется горстка поляков, все остальные – советы и украинцы. Успеем ли мы уехать? Мы в страшном смятении. Остаться мы не можем, потому что уже получили эвакуационные листы. Уезжать не хотим. Можем только тянуть время.
Уезжаем в неизвестность – новое место, новые люди. Если мы останемся тут, то в случае вооруженного конфликта советы вывезут арестованных поляков в Сибирь. Лучше уж в неизвестность среди своих, чем в неизвестность где-то на Востоке. [...]
Моей маме всё равно: «Я лишилась всего, родного города, работы, надо ехать, мы ничего не изменим». Папа в принципе хочет уехать, но каждый день бегает к соседу слушать радио. Возвращается с разными известиями, но только не с тем одним, которого все мы ждём.
Дом весь в движении, вокруг беспорядок, посреди комнаты стоят три огромных тюка, сумочка Мартуси и кукла, которая плачет.
18 мая 1945, пятница. Завтра выезжаем. Это последний вечер во Львове. Пишу в столовой, сидя на сундуке. Приближается гроза, вдалеке слышны раскаты грома.
На последнюю прогулку мы ходили к Высокому Замку.
Как там чудесно, зелено, на каштанах распустились свечки; замечательный май. Я так люблю этот уголок, почти каждый день приходила сюда. А сегодня в последний раз смотрю на Высокий Замок. Неужели такое возможно, что уже никогда не смогу возвратиться сюда.
За окном ветер, молнии, ливень. Все спят, а я пытаюсь вспомнить и описать каждую мелочь. Я прожила 24 года. Я родилась в комнате, где сейчас спит моя дочка. А сейчас я вынуждена отсюда уехать. Нас выгоняют с родной земли.
Фрагменти щоденника мешканки Львова, Альми Гечко,
котра змушена була переселитися до Польщі
26 квітня 1944 – 18 травня 1945 року, переклав А.Павлишин
(по материалам www.ji.lviv.ua, перевод с украинского - О.С.)
Фото: статуя Мадонны на фасаде дома №49 по ул. К.Маркса
(ныне ул. акад. Ефремова); Христос Скорбящий, статуя
на куполе каплицы Боимов; дворик по ул. Подвальная;
подворье Доминиканского собора; титан на фасаде
Дома учёных на улице Листопадового Чина © О.С.
Говорят про возможное начало третьей [мировой] войны. Непонятно, что делать – оставаться или ехать? Мы очень боимся новой войны, если так произойдёт, я хотела бы быть по ту сторону [границы]. Среди своих человек чувствует себя более уверенно. Здесь останется горстка поляков, все остальные – советы и украинцы. Успеем ли мы уехать? Мы в страшном смятении. Остаться мы не можем, потому что уже получили эвакуационные листы. Уезжать не хотим. Можем только тянуть время.
Уезжаем в неизвестность – новое место, новые люди. Если мы останемся тут, то в случае вооруженного конфликта советы вывезут арестованных поляков в Сибирь. Лучше уж в неизвестность среди своих, чем в неизвестность где-то на Востоке. [...]
Моей маме всё равно: «Я лишилась всего, родного города, работы, надо ехать, мы ничего не изменим». Папа в принципе хочет уехать, но каждый день бегает к соседу слушать радио. Возвращается с разными известиями, но только не с тем одним, которого все мы ждём.
Дом весь в движении, вокруг беспорядок, посреди комнаты стоят три огромных тюка, сумочка Мартуси и кукла, которая плачет.
18 мая 1945, пятница. Завтра выезжаем. Это последний вечер во Львове. Пишу в столовой, сидя на сундуке. Приближается гроза, вдалеке слышны раскаты грома.
На последнюю прогулку мы ходили к Высокому Замку.
Как там чудесно, зелено, на каштанах распустились свечки; замечательный май. Я так люблю этот уголок, почти каждый день приходила сюда. А сегодня в последний раз смотрю на Высокий Замок. Неужели такое возможно, что уже никогда не смогу возвратиться сюда.
За окном ветер, молнии, ливень. Все спят, а я пытаюсь вспомнить и описать каждую мелочь. Я прожила 24 года. Я родилась в комнате, где сейчас спит моя дочка. А сейчас я вынуждена отсюда уехать. Нас выгоняют с родной земли.
Фрагменти щоденника мешканки Львова, Альми Гечко,
котра змушена була переселитися до Польщі
26 квітня 1944 – 18 травня 1945 року, переклав А.Павлишин
(по материалам www.ji.lviv.ua, перевод с украинского - О.С.)
Фото: статуя Мадонны на фасаде дома №49 по ул. К.Маркса
(ныне ул. акад. Ефремова); Христос Скорбящий, статуя
на куполе каплицы Боимов; дворик по ул. Подвальная;
подворье Доминиканского собора; титан на фасаде
Дома учёных на улице Листопадового Чина © О.С.