«Ещё за неделю до прихода русских, а именно в последние дни августа прошлого года (т.е. 1914), Львов несколько раз взбудораживала фатальная новость: «Москали идут!» Разыгрывались невероятные сцены, народ охватывала паника, в городе начался небывалый переполох, повозки, нагруженные людьми и мешками, двигались в направлении главного вокзала. Можно было даже увидеть представителей высших кругов общества в грузовых авто (так называемых Streifwagen), верхом на своих чемоданах и узлах, которые во всю прыть неслись на вокзал.
За транспортировку платили неимоверные суммы. Извозчики и владельцы передвижных средств снимали неплохой навар.
По дороге к вокзалу и на вокзальной площади царило оживление, какое Львов вряд ли вспомнит.
То, что происходило на самом вокзале, трудно и вообразить. Толчея, гул голосов, детский плач, выкрики, всё это усиливалось с каждым часом. Переполненные поезда отъезжали, унося с собой недавно ещё нерасторопных горожан. Казалось, что Львов полностью опустеет. […]
За транспортировку платили неимоверные суммы. Извозчики и владельцы передвижных средств снимали неплохой навар.
По дороге к вокзалу и на вокзальной площади царило оживление, какое Львов вряд ли вспомнит.
То, что происходило на самом вокзале, трудно и вообразить. Толчея, гул голосов, детский плач, выкрики, всё это усиливалось с каждым часом. Переполненные поезда отъезжали, унося с собой недавно ещё нерасторопных горожан. Казалось, что Львов полностью опустеет. […]
Между тем, многие не верили, что русские войска могут войти в город без тяжёлых боёв на подступах или даже в самом городе.
К числу этих последних принадлежал и я.
Ещё в памятный вечер среды, 2-го сентября 1914 года, я наблюдал, как по Бернардинской площади проходили наши доблестные полки, и успокаивал стоявших рядом со мной горожан, встревоженных этой картиной. Я твердил, что это всего лишь подразделения, измученные ведущимися сейчас боевыми действиями, отходят для передышки, а вместо них на передовую уже брошены свежие силы. Я был настолько в этом уверен, что без каких-либо опасений и тени сомнения где-то к полуночи вернулся домой и сладко уснул.
На следующий день, 3-го сентября, вошедший в историю, утром, где-то около 10 часов, вернулся домой мой друг, с которым мы совместно делили кров (он спозаранку, пока я ещё спал, выходил пройтись на улицу), и на моё приветствие, произнёс незабываемую для меня фразу: «Давай, вставай, лежебока, иди, поздоровайся с казаками!»
По его хмурому лицу я понял, что это грустная правда. Через пятнадцать минут я уже был на улице, где увидел конных вояк. Одни стояли на месте, другие куда-то передвигались, они были в разных мундирах, но у каждого из них на боку неизменно присутствовал скипетр великодержавной культуры – нагайка. […]
К числу этих последних принадлежал и я.
Ещё в памятный вечер среды, 2-го сентября 1914 года, я наблюдал, как по Бернардинской площади проходили наши доблестные полки, и успокаивал стоявших рядом со мной горожан, встревоженных этой картиной. Я твердил, что это всего лишь подразделения, измученные ведущимися сейчас боевыми действиями, отходят для передышки, а вместо них на передовую уже брошены свежие силы. Я был настолько в этом уверен, что без каких-либо опасений и тени сомнения где-то к полуночи вернулся домой и сладко уснул.
На следующий день, 3-го сентября, вошедший в историю, утром, где-то около 10 часов, вернулся домой мой друг, с которым мы совместно делили кров (он спозаранку, пока я ещё спал, выходил пройтись на улицу), и на моё приветствие, произнёс незабываемую для меня фразу: «Давай, вставай, лежебока, иди, поздоровайся с казаками!»
По его хмурому лицу я понял, что это грустная правда. Через пятнадцать минут я уже был на улице, где увидел конных вояк. Одни стояли на месте, другие куда-то передвигались, они были в разных мундирах, но у каждого из них на боку неизменно присутствовал скипетр великодержавной культуры – нагайка. […]
На следующий день, после входа в город русских войск, на домах были расклеены объявления на польском и русском языке за подписью первого военного губернатора – им стал генерал фон Роде. В сентябре генерал был тяжело ранен в битве под Львовом. Его привезли с поля боя, вскоре он скончался и был похоронен на Лычаковском кладбище. Через несколько дней состоялись похороны генерала Ванновского – его останки были отправлены в Россию.
Первыми распоряжениями губернатора были следующие.
1. Вывесить на башне ратуши российский трёхцветный стяг, а также заменить орла австрийского на орла российского.
2. Установить стоимость кроны в отношении 1 крона = 30 копеек (то есть 1 рубль составлял 3,33 кроны)
3. Запретить продажу какого-либо алкоголя.
4. Запретить находиться на улице после 9 часов вечера (что соответствует 8 часам вечера по среднеевропейскому времени)
5. Сдать всё оружие и амуницию, находящуюся в частном владении жителей.
6. Пресекать кражи, грабежи и поджоги.
7. Пресекать любые выступления и митинги, направленные против российской армии и её военнослужащих.
8. Установить во Львове петербургское время (то есть перевести часы на один час вперёд)
и т.п.
Первыми распоряжениями губернатора были следующие.
1. Вывесить на башне ратуши российский трёхцветный стяг, а также заменить орла австрийского на орла российского.
2. Установить стоимость кроны в отношении 1 крона = 30 копеек (то есть 1 рубль составлял 3,33 кроны)
3. Запретить продажу какого-либо алкоголя.
4. Запретить находиться на улице после 9 часов вечера (что соответствует 8 часам вечера по среднеевропейскому времени)
5. Сдать всё оружие и амуницию, находящуюся в частном владении жителей.
6. Пресекать кражи, грабежи и поджоги.
7. Пресекать любые выступления и митинги, направленные против российской армии и её военнослужащих.
8. Установить во Львове петербургское время (то есть перевести часы на один час вперёд)
и т.п.
Все нарушения этих указов влекли за собой военный трибунал, что означало смертную казнь, или, в лучшем случае, длительное тюремное заключение.
Никто не сомневался в том, что обещанное будет исполнено, поэтому большинство приспосабливалось к этим распоряжениями. Не подчинялись им разве что буйные жители предместья – личности хорошо известные львовской полиции.
Эти типы, видя что Львов, лишён надсмотра полиции, полностью игнорировали какие-либо приказы новой власти, в городе начались грабежи, кражи и разбойные нападения, как никогда прежде.»
«Львів після російського вторгнення. Розповідь очевидця»
вересень-грудень 1914 переклала Наталка Римська
(по материалам www.ji.lviv.ua, перевод с украинского - О.С.)
Фото: центральная аллея парка им. Костюшко (когда-то
Иезуитский сад, ныне парк им. Ив. Франко) вид с
центральной аллеи в направлении ул. Сичовых Стрильцив
(бывшая ул. 17 вересня); вид на стены Бернардинского
монастыря со сторны ул. Валовая; вид на Городской
арсенал со стороны ул. Братьев Рогатинцев (бывшая
ул. Комсомольская); подворье костёла Францисканок
© О.С.
Никто не сомневался в том, что обещанное будет исполнено, поэтому большинство приспосабливалось к этим распоряжениями. Не подчинялись им разве что буйные жители предместья – личности хорошо известные львовской полиции.
Эти типы, видя что Львов, лишён надсмотра полиции, полностью игнорировали какие-либо приказы новой власти, в городе начались грабежи, кражи и разбойные нападения, как никогда прежде.»
«Львів після російського вторгнення. Розповідь очевидця»
вересень-грудень 1914 переклала Наталка Римська
(по материалам www.ji.lviv.ua, перевод с украинского - О.С.)
Фото: центральная аллея парка им. Костюшко (когда-то
Иезуитский сад, ныне парк им. Ив. Франко) вид с
центральной аллеи в направлении ул. Сичовых Стрильцив
(бывшая ул. 17 вересня); вид на стены Бернардинского
монастыря со сторны ул. Валовая; вид на Городской
арсенал со стороны ул. Братьев Рогатинцев (бывшая
ул. Комсомольская); подворье костёла Францисканок
© О.С.