"К зеленому холмлению на равнине стремились дальние пустынные тракты, ближние тропы от хуторов и фольварков сползались ужами и сплетались вокруг него, растекались отсюда по равнине ручьями речки. В глубине его среди расходившихся земляных валов, будто в гавани под горой, стоял на якоре громоздкий флагман – укрепленный город, весь в мачтах башен, в готических снастях, лесах и вымпелах, окруженный двойным поясом стен, насыпными валами и рвами, замкнутый скандирующим ритмом бастей и оборонных веж – каждую возводил и защищал один из ремесленных цехов города. Вот перечень их – он как оглушительный воз сена, застывший навеки в Средневековье, но запах его проникает через столетия и кружит голову нашей прозе: над Краковской брамой – скорняков, мешочников, жестянщиков и мыловаров, мечников, ткачей, шапочников и седельщиков, пивоваров и медоваров, шорников, каменщиков, канатчиков и токарей, сапожников, гончаров и котельщиков; над Галицкой брамой – кравчих, бондарей, столяров и тележников, резников, кузнецов, слесарей, игольщков, лавочников, пекарей, золотарей.

Целая флотилия поселений, укрепленных монастырей, церквей и водяных мельниц колыхалась вокруг флагмана на большом и малом расстоянии.

Как в козацкий кулеш бросали все, что у кого было в карманах и в торбах – сало, поджаренное пшено, тютюн, – так в город, на круг, были брошены и поделили его между собой немцы и армяне, поляки и русины, жиды и итальянцы, валахи и греки, в город неродной для всех, приют оторвавшихся народов и сердец, чтобы изжить в этом нищенском мире неродственность, свою и его. Армяне возводили каменные дома, мостили дворы, перестраивали свою церковь; евреи замыкали свою улицу ночью на цепь; босяки-русины приживалками теснились под восточной стеной и торговали солью; в ратуше звучала немецкая речь; поляки спешно достраивали кафедральный собор – под стенами его, еще в лесах, уже хоронили городской патрициат. В слова молитв вплетались временами крики, доносившиеся из ближайшей вежи резников – из пыточной палача. Стучали по крыше плотничьи молотки. Ревела на бойне скотина. Высокий голос ксендза покрывал гудение мессы – шла литургия. С крошечного клочка земли поднималось к небу столько звуков, накладываясь и переплетаясь, смешиваясь по пути и сливаясь – уже в божьем ухе – в одно неразличимое мычание: муку земли.

[…] Но от Льва взяв лишь имя, презрел он тайны венецианского стекла, безумие трансмутаций и яростные споры Сорбонны, – сыновей своих посылая в Болонью и Падую и получая оттуда торговцев, юристов, врачей, выписывая архитекторов из Италии, часового мастера из Перемышля, палачей из Германии, – город-перекупщик, близорукий привратник Европы на час. Призрачны были его сила и права, и пали они враз с падением Константинополя, Карфы и Белгорода – от внешней этой причины, под взмахом отуманенного полумесяца, – в столь густо замешанном котле города не выбродила, не выварилась культура, именем завещанная, и бурдой были кормлены все поколения его обитателей наперед."

И.Клех «Поминки по Каллимаху»
(по материалам www.ji.lviv.ua)Фото: ограда церкви св. Николая с. Кривка (Чернеча гора,
Музей народной архитектуры и быта) и ограда бывшего
костёла св. Николая (ныне кафедрального
Святопокровского собора Украинской Православной Церкви
Киевского Патриархата), со стороны ул. Драгоманова;
подворье Бернардинского монастыря © О.С.